Полторы комнаты жизни

Два дня юбилейных торжеств бывшая коммуналка, из которой 43 года назад Бродский уехал навстречу всемирной славе, будет открыта. Ее экспозиция напомнит посетителям о том, что сила духа способна преодолеть не только железный занавес, но и собственное искалеченное советское сознание. Что уже доказала сама история создания музея.

На днях завершилась многолетняя эпопея с выселением соседки – между ее комнатой (теперь – отдельной квартирой) и будущим музеем заложена глухая стена. Это можно назвать настоящей победой здравого смысла и нравственности над совковым сознанием: много лет старую даму, у которой в этой комнате прошла вся жизнь, где она похоронила своих родителей, пытались переселить во имя Бродского – поэта, вырвавшегося из «совка». О радостях и трагедии коммунального советского быта, о драматических годах жизни двух стариков-родителей Бродского, которые жили и умерли в этих комнатах, так и не повидавшись с сыном, рассказывает выездная выставка в Доме Мурузи. Говорит Нина Попова, директор Музея Ахматовой.

– Выставка называется «Полторы комнаты», это проект будущего Музея Иосифа Бродского. Есть текст эссе Бродского «Полторы комнаты», который мы взяли за основу. Полторы комнаты в этой квартире – центр всей композиции: жизнь родителей, их отношение к Иосифу, их собственная жизнь со всеми высотами, падениями, трагизмом, их голоса, тени, их присутствие. Они в тексте Бродского не прославленные исторические личности, но люди, за которыми стоит история: отец с его надеждами, с его еврейством, из-за которого его выгоняли с одной работы, не давали другой. И мать, которая скрывала свой немецкий язык, потому что люди культуры не нужны этой стране. Наша выставка – об этом.

В центре экспозиции большой комнаты – фотографии и два пианино, два голоса, мужской и женский, мужчина и женщина, играющие Green Jazz, который любил слушать Бродский. Тема родителей, их совместной жизни, их участия в жизни сына.

На месте бывшей фотолаборатории отца, в маленькой комнате, стоит ванна из этой квартиры, наполненная водой, в которой промываются фотографии. И красный цвет как символ, не только фотолаборатории – это кровавый отсвет, который ложится на всю жизнь Бродского с 1964 года как некое огромное испытание. Да, он не хочет видеть себя жертвой, и это его великое личное достижение. Но он это прошел, и не дай бог кому-то еще повторить его путь. Драматическая, с кровавым отсветом история того, как талантливый человек, не кончивший школу, сумел стать поэтом с мировым именем и смог говорить – пусть не от имени всего общества, но от какой-то его части, как его крутили, ломали, сжимали, а он остался тем, кем был. При всех своих слабостях и силе. Есть голос поэта в этой комнате, его пишущая машинка, есть топчан – это и его кровать, и тюремные нары, которые тоже были в этой жизни: «Я входил вместо дикого зверя в клетку, выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке…» Мы не имели права превращать экспозицию в красивенький, хорошенький музей памяти – это драматическая история, драматизм из нее не выкинуть. Потому что тогда все будет жуткой ложью.

В квартиру посетители попадают через коммунальную кухню: эта часть выставки посвящена суду – здесь стоят бюсты безымянных граждан, которым, с одной стороны, не было дела до Бродского, с другой – эта толпа растоптала тогда поэта. И звучат записи заседаний суда.

Голоса – всюду. В угловой комнате звучат фрагменты речи Бродского на вручении Нобелевской премии, и фрагменты речи шведского короля, который признается ему, что чтит его как поэта. И стоят два бюста Бродского – Сильвии Вилинк и Владимира Свердлова. Небольшая проходная комната – его путешествия по миру; Венеция, ставшая местом последнего обитания и пристанища, вечное и земное.

Мы используем подлинность фактуры комнат, дизайна интерьера – это главная подлинность. Она сегодня режет глаз, она чудовищна для нас, уже привыкших к евроремонту. Вероятно, она будет для кого-то оскорбительной – но это была его жизнь. И мы не могли сделать из этого благодать – это будет искажение памяти Бродского, очень трезво смотревшего на жизнь: он знал, что человек смертен, и бог его не спасет, и надо сделать так, чтобы достойно жить и достойно уйти. Трудно? Да, и у него это не всегда получалось. Но сейчас, в память о нем, мы просто обязаны сделать все честно.