Нарисуем – будем жить

Евгению Николаевну уже четыре раза вызывали в суд, но она так и не пришла на его заседания. Возможно, потому, что судебное разбирательство о продаже подделки все больше превращается в исследование деятельности самого музея. Тем более что специалисты ГРМ своими свидетельскими показаниями в суде точно и четко подтверждают: эксперт определенно знала, что продает не оригинал, а копию.

Из показаний сотрудников музея становится понятно, что самым удобным местом для изготовления копии мог бы быть именно музей – эту картину десятилетиями не видел никто, кроме реставраторов, хранителей и других музейных сотрудников, у которых было и время, и возможности для копирования. Что, собственно, не является преступлением: копирование – один из методов обучения будущих реставраторов, у копий есть четко определенные признаки, отличающие их от заведомых подделок. Но копии с работы Бориса Григорьева "В парижском кафе" кто-то организовал новую, криминальную жизнь. Какое отношение имеют к этому сотрудники Русского музея? Именно это сейчас и пытается определить суд.

Невооруженным глазом

Напомним: в 2009 году петербургский коллекционер купил работу Бориса Григорьева "Парижское кафе" (вариант названия – "В ресторане") за 250 тысяч долларов у посредника – своего знакомого издателя господина Шумакова. Через два года Андрей Васильев точно установил, что купленная им картина подделка, и тогда же узнал, что за продажей стояла бывший сотрудник Русского музея, авторитетный специалист по русскому авангарду Елена Баснер. Возвращать деньги, полученные за продажу фальшивки, Баснер отказалась. Васильев несколько лет добивался возбуждения уголовного дела, которое сейчас и рассматривает Дзержинский районный суд Петербурга.

"Это хорошая работа" – так отозвались в суде об этой картине все допрошенные сотрудники Русского музея. А на вопросы прокурора и судьи, по каким признакам они поняли, что это подделка, все они сразу же, без запинки, называли несколько четких деталей, видных невооруженным глазом. По словам Натальи Соломатиной, завсектором рисунка XVII – начала XX века ГРМ, самый заметный такой "не григорьевский" признак – отчетливо видный сквозь гуашь и темперу предварительный карандашный рисунок.

"Тщательного подготовительного рисунка на эталонных работах Григорьева нет, – сказала Наталья Соломатина в суде. – Здесь он глазом заметен, но без дополнительного исследования я бы не взялась утверждать, тут нужна комплексная экспертиза".

Заметный карандашный рисунок отметили все допрошенные сотрудники, и все они дали самые лестные характеристики профессиональным знаниям Елены Баснер, назвав ее специалистом по русскому авангарду мирового уровня, высококлассным искусствоведом. На вопрос, нужно ли рисовальщику для изготовления такой копии видеть оригинал, специалисты однозначно ответили: нужно.

Марина Владимировна Черкасова, искусствовед, сотрудник отдела технологических исследований, указала не только на проступающий из-под краски карандаш, но и на подпись в правом нижнем углу: по ее словам, такую подпись Григорьев не ставил на лицевой стороне своих работ. Она обратила внимание и на то, что карандашный контур кажется ученическим – как если бы человек, копировавший работу мастера, не ставил перед собой задачу сделать точную подделку. К тому же копия на несколько сантиметров больше оригинала. Черкасова назвала эту работу "наивной" и "вялой" и обратила внимание суда на темный слой лака и следы широкой кисти поверх основного изображения – так называемой фузы: видимо, копировальщик, сделав не слишком удачную копию, пытался собрать распадающуюся композицию. На вопрос Андрея Васильева, не является ли это признаком искусственного старения новодела, Черкасова сразу ответила утвердительно. И подтвердила мнение коллег: копиисту нужно было видеть оригинал не пять минут. Наталья Козырева, заведующая отделом рисунка и акварели ГРМ, давний и близкий друг Елены Баснер, согласилась с мнением коллег и назвала Елену Баснер одним из самых авторитетных специалистов в своей области.

Как же тогда выдающийся специалист, авторитетный эксперт мирового уровня не смог разглядеть четкие признаки подделки? Ведь "копия", для которой Елена Баснер искала покупателя, находилась в ее квартире не один день, были время и возможность рассмотреть все детали. И хотя бы засомневаться. А еще у нее в компьютере были фотография оригинала картины Григорьева из Русского музея и копия репродукции ее из журнала Бурцева за 1913 год, которая является отправной точкой во всех исследованиях этой картины. Возможно, она торопилась ее продать? В материалах следствия есть показания и Васильева, и самой Баснер – Елена Вениаминовна продолжала настаивать на том, что продала подлинную работу Григорьева, даже когда Васильев получил заключение Центра Грабаря о том, что купил фальшивку. И заявляла, что продала Васильеву оригинал, намекая, что подделку, возможно, кто-то изготовил по его же просьбе или заказу. Но допрошенная ранее в суде Юлия Солонович, хранитель ГРМ, искусствовед и друг Елены Баснер, подтвердила, что видела у нее на квартире именно эту работу.

Операция "Корпорация"

О заметном карандашном рисунке Елена Баснер говорила в одном из своих интервью. Она утверждала, что он встречается в некоторых работах Бориса Григорьева, и сослалась на картину "Цирковое", которая хранится в Музее циркового искусства. Корреспондент "Новой" обратилась в Музей цирка и смогла познакомиться с этой работой поближе.

Так вот: никакого карандашного предварительного наброска там нет! Есть карандаш, но это толстый и мягкий грифель, который Григорьев использует как изобразительный прием – он наносит в некоторых местах изящный контур прямо поверх (!) гуаши и темперы, создавая особый, свойственный именно ему художественный эффект. Сама работа, как и оригинал "Парижского кафе", написана кистью, без предварительного наброска, энергично, уверенно, без повторов мазков. На этот прием – мягкий графитовый карандаш поверх краски – указывала в своих показаниях в суде и Марина Черкасова.

Но Елена Баснер, специалист мирового уровня по русскому авангарду, похоже, демонстрирует либо полное незнание и этой работы, и художественной манеры Григорьева, либо хочет выдать желаемое за действительное.

Васильеву, купившему у авторитетного эксперта фальшивку, по-прежнему приходится выслушивать упреки: мол, сам виноват, что попался на обмане, надо было самому проверять, а не требовать оправданий с музея. Но так могут говорить либо люди, совершенно не разбирающиеся в законах рынка торговли предметами искусства, либо те, кто сознательно хочет снять ответственность с коллег.

Потому что даже с продавцов картин через аукционы не требуется предоставлять музейную экспертизу: достаточно убедительного провенанса (истории владения художественным произведением). Все остальное – дело специалистов, которые, если надо, будут подтверждать или опровергать подлинность. В частном секторе торговли предметами искусства все еще проще и быстрее – либо покупатель соглашается заплатить, либо вещь уходит к другому. Ни один продавец не согласится ждать, а фальшивка Васильева находилась в ГРМ не одну неделю, пока специалисты не вынесли вердикт: подделка.

Кстати, в материалах следствия есть показания Васильева (которые не опроверг допрошенный в суде и Сергей Сирро, заведующий отделом технологических исследований ГРМ). В них говорится: сотрудники музея предлагали ему быстро сделать неофициальное заключение о том, что он купил подлинник, чтобы продать фальшивку кому-нибудь другому и вернуть себе деньги. Васильев отказался от этого заманчивого предложения и довел дело до суда.

Сейчас, по сведениям газеты, еще несколько таких неофициальных заключений, подписанных бывшими и нынешними специалистами ГРМ, могут стать предметом рассмотрения уголовных дел, которые, возможно, будут доведены до суда. И тогда снова сотрудникам музея придется давать объяснения в зале суда.