Вера Берхман: "Пишу перед лицом жизни и смерти". Часть седьмая

Вы можете прослушать дневники  в исполнении заслуженной артистки России Ларисы Дмитриевой.

Полная биография Веры Берхман приведена в конце публикации.

5/VIII–1943 г.

…С утра гроза, дождь, непогода. К вечеру полетели снаряды.

Вдаваться в детали настроений нет никакой возможности. Молния — прямо в глаза. Окна широко раскрыты. Пишу почти в полной тьме… У меня сегодня было так, как бы душа с телом разлучается от тоски. Это от грозы. Она — весь день. Но и еще что-то. Концентрация крови и плоти, вражды мировой. Воют снаряды. Наша жизнь на волоске. …Все же хорошо и достойно окончить жизнь — одной, но чтоб до конца стоять в том, что нашел.

Ночное сообщение: наши взяли Орел и Белград. Пожалуй, Ленинграду будет еще жарче...

23/VIII–1943

Сегодня в 5 часов дня идем получать медали за оборону Ленинграда.

24/VIII–1943

Наши взяли Харьков, теперь очередь за Брянском. Брали штурмом... Как там все было, вообразить страшно...

В Ленинграде пока тихо. Самолеты только. Плывут тихие августовские дни... Уже прохладно, а у меня 10 полешек только. Вечером ходила к больной в № 9, укол камфоры, и опять меня накормили из своего огорода.

…Идет новая жизнь, открывая новые дела и потребности. И смерть, возможно, не за горой. Темнота, ложусь спать…

31/VIII

Ночью, на работе вдруг пошла горлом кровь. Довольно много. Приняла хлористый кальций, 2 ложки с перерывами. Все накоплялось в бронхах и хрипела. Так, с 1/2 стакана вышло, должно быть, к утру я заснула и все унялось. Сказала врачу, но крови уж не было, врач все же благородно предложил б/лист по стенозу и недостат. 2 клапанов. А на что лист? Разве мы исполняем режим? Не взяла б/лист, работаю... После кровохарканья стало легче в груди.

13/IX–1943 г.

Сейчас иду в Ксенину разбитую комнату выбирать, что мне нужно из книг…

Вот я про что хочу вспомнить!

В январе 1942 г. больная Ксеня попросила меня утром, в полседьмого, вызвать врача к ней и к квартирным умирающим. Я была единственная на ногах, но только потому, что боролась из последних сил, — медом, что ли, намазана эта жизнь? На путь Ксеня дала мне выпить святой воды и перекрестила меня, не надеясь на силы, а кого можно было послать, когда лежали все? Я захныкала, что умру, но пошла. …Я молилась св. Николаю, чтоб мне не умереть по дороге, а уж лучше в поликлинике.

…Вижу — сугроб в предрассветной тьме и какие-то торчат палки, а впереди едет лошадь, а за лошадью — санки со спеленутым покойником. Я хотела загодя отойти в сторону от лошади, подалась влево и наступила ногой на что-то, что хрустнуло, моя нога — в каких-то отломках? Разглядев, я увидела, что моя нога наступила на грудную клетку замерзшего и лежавшего здесь, очевидно очень давно, подростка или маленького ростом. Моя нога была в валенке. Это так хрустнули его косточки... Их лежало подряд двое с оскаленными синими лицами, их уже давно раздели донага, и они походили на ощипанных кур по синеве рук, по перепончатым жилам, синие веки до половины закрывали тусклые глаза.

С этих ли пор я поняла смерть и что она значит? Ее бесславие? Ее «неимение вида»? Или позднее (в феврале или в марте, 1­го числа), когда мою сестру и друга Ксению чужие люди потащили по лестнице и по знакомой улице спеленутым предметом в неизвестность, а я стояла с ведром на дворе и не понимала — что же это?? Это — она, а это — я? И я не иду ее провожать? Почему? А зачем провожать, раз — бросить? Проводить — значит — узнать могилу, чтить ее, навещать ее. А тут — надо бросить, т. к. она идет как падаль, как отброс...

Не понимаю — когда... Когда это случилось? Но факт тот, что благодаря годам 1941–1942 я проснулась для живой веры и живой любви и осознания Жизни Бессмертной, Вечной, Непреходящей…

14/IX–1943 г.

Общая исповедь. Она сейчас зачастую начинается так: «Братия и сестры! Сегодня мы, слава Богу, еще живы. А завтра, возможно, уж нескольких из толпы, собравшейся сюда, и не будет. Время грозное, время страшное. Суд идет. Сегодня — покаемся. Грехи наши — как песок морской, но самое страшное, если кто враждует на ближнего. Не уйди на тот Свет враждовавшее или враждующее сердце. Примирись с братом своим, с сестрой ли, со всяким, на кого имеешь зло. Солнце — наша жизнь — не зайдет во гневе твоем…»

А снаряды так и визжали за белыми стенами храма «тиу-у-уу!». Толпа говельщиков — а в эти дни говеют все — шарахнется от неожиданности, а потом сразу выправится, как ни в чем не бывало... И опять «тиу-у-уу!».

1/Х–43, 10 ч. вечера

Я не сказала, забыла о самом-то главном. У Тани есть крест. Это моя большая радость, покой души, нет еще, не полный покой, надо дощечку, что посещается. Крест небольшой, но массивный, белый, надпись на нем не очень-то красиво написана. Колин крестик маленький, я его не велела трогать. После радости увидеть крест на ее могиле (это было в канун Воздвиженья) я была у о. Александра, познакомилась с его матушкой Глафирой Васильевной и с их домиком. Мы сидели вместе около часу. Потом за ним пришли начинать всенощную. Как вспоминается эта служба с участием чтицы, Ксении. Никто, по-моему, так не читал и не переживал так канона, как она. Ты послужила церкви достаточно и благолепно. Спи с миром, где бы ни лежала, многострадальная Сергия!..

…Мне иной раз кажется, что я несу (если и несу) самый легкий крест. А иногда даже устрашусь, будто и не несу ничего, никакой ноши крестной, и даже станет страшно!

…О Кресте. Но, несмотря на все мои попытки его не принять, он все-таки пришел. И лег на мои личные плечи, лично мои. Неотъемлемо мой. Буду ли перечислять все то и всех тех, что улеглись под мой Крест? Смерти. Разлуки. Голод. Преступления и потрясения. Одиночество. Снаряды. Болезни. Непосильные иной раз тяжести жизни. Осада Ленинграда во всей полноте ее ужасов. Личные восприятия этой эпохи. В результате поток личных слез, омывших душу, открывших для нее, ожесточенной и холодной, ворота в жизнь...

Мне показана была смерть, а моя, в частности, — сполна. Я знаю и видела ее, хоть она и обошла меня. Я видела, как умирают достойно. И я видела, как умирают, цепляясь за жизнь. Смерть я видела. Я сама ее ждала всякий день, умирая то с Ксенией, то с Марией Александровной... Но дело тут не в том, верила я или не верила в свое выздоровление от дистрофии и прочего. Дело в Промысле, в Создателе всех людей и Моем Спасителе. По своему милосердию Он дал мне во всем ощутимо узнать, увидеть, что если Ему надо оставить человека для покаяния, осознания своей гибели без него, и, наконец, для сознательного Крестоношения, так Он из камня, из бесчувственного чурбана сотворит Себе Хвалу, возьмет такого Смертника в Свою Опеку и начнет выводить его снова в жизнь. Он пошлет такой недостойной душе вспомогателей, целый ряд случайностей, а они не случайности, целый ряд людей, а они — ангелы…

…За все свои радости и былое счастье (хоть земное счастье мне во всем изменило, но были же кое-какие милые радости жизни!), за сестер и друзей, живых и умерших — славлю Бога, и тем, кто делал зло или причинил боль, — не желаю ни боли, ни зла.

Почему же я еще жива?

Я потому жива, что желаю сознательно и до конца нести Крестное Древо.

До смерти! До Голгофы! А у каждого из нас она своя, как свой и крест. Как Самое благое счастье, да будет Он мне, улегшийся только теперь на мои плечи в 1943 году.

И я его, свой Крест, теперь поняла и приняла… Я пред ним, как пред своей лампадкой, а он на моих плечах не как груз, а как ценный подарок. Если слезы и льются, они ведь не только из глаз, — они от всей души, это слезы осознания и принятия Креста Господня...

Салют в честь снятия блокады Ленинграда. 27 января 1944 г.

Продолжение следует.

Начало дневника Веры Берхман доступно по этой ссылке.

Первую, вторую  , третью , четвертую , пятую и шестую главы дневника Веры Берхман читайте здесь.

Первую, вторую  и третью главы дневника Татьяны Великотной читайте здесь.

Биография

Вера Константиновна Берхман родилась 10 сентября 1888 г.

Она окончила в Петербурге Василеостровскую женскую гимназию, а в 1913 г. — ускоренные курсы сестер милосердия Общины сестер милосердия им. генерал­-адъютанта М. П. фон Кауфмана Общества Красного Креста, основанные в 1900 г. по распоряжению императрицы Марии Федоровны.

С началом Первой мировой войны В. К. Берхман была командирована в лазарет для тяжелораненых Военно-­санитарной организации великой княгини Марии Павловны. Судя по всему, усердие на этом поприще она проявила не малое, так как уже в январе 1915 г. была награждена нагрудной медалью на Анненской ленте за особые труды и усердие. Спустя всего месяц она была снова отмечена, на сей раз золотым наперсным крестом великой княгини, а в ноябре — Георгиевской медалью 4­-й степени за то, что под сильным обстрелом 28 июля на станции Межиречье и 30 июля на станции Брест­-Литовск, «подвергая свою жизнь опасности, оказывала помощь раненым». В декабре 1915 г. она получила еще одну награду — серебряную медаль на Владимирской ленте «За отличную усердную службу и труды».

Болезнь заставила Веру Константиновну в мае 1916 г. оставить службу военных медсестер. С 1917 г. она постоянно жила в Петрограде/Ленинграде на Малой Посадской ул., д. 17. Ежегодно 30 сентября, в день именин, в ее просторной комнате собирались родственники.

Сама Вера Константиновна работала медсестрой в различных учреждениях. Дольше всего она проработала в здравпункте при артели «Лесопильщик» (1932–1940 гг.). В течение последующих трех лет ей пришлось семь раз поменять место работы, как правило, по не зависящим от нее причинам. Великая Отечественная война застала ее на работе в поликлинике № 2 Василеостровского района. В марте 1942 г. она работала лекарским помощником на фабрике искусственных зубов, спустя три месяца была переведена в здравпункт фабрики имени Конкордии Самойловой, но проработала там немногим более месяца. Новым местом работы стал здравпункт завода им. Макса Гельца. Не прошло и четырех месяцев, как ей снова пришлось поменять место работы. В амбулатории на заводе «Линотип» она проработала 14 лет — до 1956 г.

Первая мировая война оказала колоссальное воздействие на Веру Константиновну. Церковь постепенно заняла в ее жизни основное место. Она стремилась не только не пропускать ни одной службы и педантично соблюдать посты: у нее возник огромный интерес к патристике, религиозной литературе вообще.

Вера Константиновна увлекалась театром, занималась сочинительством. До войны она написала своего рода хронику семьи Берхман. Сохранились и другие ее сочинения — «Последняя каша», «Россия неизвестная» и др.

Вера Константиновна скончалась 24 марта 1969 г. Ее похоронили на Шуваловском кладбище, в одной могиле с сестрой Татьяной Константиновной Великотной.

Выражаем благодарность

Дневники вошли в книгу «Записки оставшейся в живых: блокадные дневники Татьяны Великотной, Веры Берхман, Ирины Зеленской» (Спб., Лениздат), которая в настоящее время находится в типографии.

Книга подготовлена к печати (состав, статья, комментарии) сотрудниками Санкт Петербургского института истории РАН Александром Чистиковым и Александром Рупасовым при участии Алексея Великотного. Дневник Веры Берхман публикуется впервые.

Создание аудиоверсии было бы невозможным без коллектива редакции «Эха в Петербурге», осуществившего запись, обработку и монтаж материала.