Вера Берхман: "Пишу перед лицом жизни и смерти". Часть шестая

Вы можете прослушать дневники  в исполнении заслуженной артистки России Ларисы Дмитриевой.

Полная биография Веры Берхман приведена в конце публикации.

21/II, 11 часов вечера

Записываю то, что сразу осенило меня каким-то новым светом.

Волей Божьей, приходя в себя лишь сейчас (и то не совсем еще!), в феврале 1943-го, приходя в себя от голода, холода, потерь, смертей и войны, — я проснулась как от кошмарного сна, и проснулась другая.

…Весь мой жизненный путь и средний возраст был легкомыслен, я легко мыслила. Легко жила, легко переживала, неглубоко плавала, легко все забывала. И легко отупела, и легко уснула. Я уснула для сознательных чувств, лишь голод вошел в силу. Уснула для любви к кому бы то ни было, для борьбы за этих людей, для победы над своей голодающей психикой. …Я провалила экзамен голода, как проваливают ученики какой-нибудь предмет, если к нему хорошо не подготовиться. Я никак не ответила. Я не путала даже — просто не ответила.

Сестры Татьяна и Вера с братом Александром. Скоково, 1913 г.

Укоров памяти так много, что их не переберешь. А вот надо отметить то, что все эти люди, почти все, которые умерли, они до самой смерти, до последнего вздоха своего поднимали и подняли знамя духа над плотью.

Хоронили своих близких, чего бы им это ни стоило, на свои карточки, пробирались через пространство, чтоб их накормить, хоронили даже просто знакомых, дав им у себя приют в предсмертных болезнях (Сусанна), боролись, отдавали свои куски, поднимали дух упавших.

А иеромонах Симон? О нем мне хочется когда-нибудь написать, в его память, отдельно...

Татьяна Берхман (Великотная), конец 1890-х гг.

Зимой 1942 г., еще до смерти Тани, я выносила ведро на помойку. И еще одна пришла с ведром. Кто она была? Какая-то квартирантка, не знаю, и она, не помню уж, на какие мои слова или просто так, сказала: «Мы не люди теперь, мы не понимаем, кого мы теряем, кого мы хороним и как хороним, а вот когда проснемся, горе с нами будет, как тяжело будет наше пробуждение, как мы ужасно будем плакать об утерянных днях, о наших преступлениях и об этих людях...»

О Тане мне хочется записать вот что: Таня легла в могилу рядом со своим мужем, умершим 22/I 1942 г. Она из последних, и даже сверх последних сил (чудесным образом) схоронила его, придя из Озерков сюда на кладбище, и не только придя, а притащив спеленутое тело на салазках в мороз, глухая, цинготная, дистрофик 3. Она поставила ему крошечный деревянный крестик и сделала своей рукой надпись, как рассказывала о том кума, как я и сама читала в ее дневнике. Она в награду себе за это поместилась с ним рядом — это печать Таинства брака. Духу ее все равно, также и его духу, где лежать, но таинственная Книга жизни расшифровывается иной раз такими простыми знаками.

…Дневник Тани честный, страшный неподкупный друг ее страданий, может лучше, чем я, рассказать о том, что ей пришлось пережить. Он у меня, пока я жива.

Татьяна Берхман (Великотная). 1914 г.

23/II–1943 г.

Вот потекли слезы, и как будто облегчили, и опять... Сегодня я наконец уснула на полу, около своих образов, прислонив голову к ножке кресла. Глухой ночью переползла на кровать.

Нет, слезами уныния я их не назову. Это теперь частые гостьи моих досугов. …Я родилась для новых осознаний, и я заливаюсь слезами... Но это уж не покойников оплакиваю. О себе самой льются горючие, обильные, какие-то жидкие, в ухо ночью заползающие слезы.

Вот — я рождаюсь, вот я родилась 53,5 лет от роду, в пустой квартире № 12, дом № 17 по М[алой] Посадской. И как в первом своем выходе на свет в 1888 г. я сразу заплакала, так заплакала и сейчас, в 1943 году.

Но заплакав теперь — не перестану плакать, пока не утешусь Утешителем Свыше.

Но как получить его, это утешение? Как получить этот мир, который не так, как мир, дает? Как добиться его, когда я дохожу до отчаяния, сознавая свои ужасы? Они ползут из всех углов... Где Ты, Господи? Я в ужасе от себя самой.

…Весь ужас моего положения в том, что я от того микроскопического мирка и крошечных скорбей личной жизни вдруг как-то отошла, взглянула вверх, на небо — а затем внутрь себя, и во время этого процесса я увидела разницу, я погибаю от чувства Разницы…

Вера Берхман, 1913 г.

14/III–1943

Я знаю Танину могилу!

О большой моей радости трудно и говорить. На голодной площадке Шуваловского кладбища 1942 г. еще не сошли рыхлые сугробы. Настал наконец час, я привезла куме хлебца, она была в духе и поехала со мной. Кончик крестика виден из-под снега. Сама Таня его сколотила из 2-­х досочек и надписала, когда хоронила Колю, — и сама легла рядом с ним.

30/VI–1943 г.

Благодарю Тебя, Христе, Бог и Покровитель мой, — за одиночество пустой квартиры. Благодарю Тебя за все, как за благо, как за чудо, как за счастье... Благодарю Тебя за то, что Ты взял «их» из среды живых, от этого тлетворного и развращенного мира в Землю Обетованную, в Землю Ханаанскую, в Небесный Иерусалим к Себе Самому, Христе. «Верую, что Ты Христос, Сын Божий, и что мои умершие с Тобой, ибо жили и веровали в Тебя. И не только это, но в страданиях и муках своих голодных, в своей оставленности от людей, не оставили Тебя, молились Тебе, жаждали Таинства и получили его, — одни действенно, другие — духовно. И намерение исполняешь Ты, Господи!

20/VII–1943. Вечер

Даже и не знаю, как опишу те ужасы, которых все же избегла! Был обстрел города, а я все же пошла на комиссию. Как же, раз назначено в 2 часа дня! — Б. Пушкарская, 34-я поликлиника. И я пошла...

Честно говоря, мы все ненормальны! Или мы трусливы, как зайцы, до психозов, до истерик, или люди изводят людей своей боязнью — или мы тупы и лезем на рожон.

…Я пошла, едва полетели первые снаряды в район. Очень душный к тому же день. И я шла, как бы не чуя ужаса, — и вышла к дому Кшесинской. А там! Мне и не описать — что и как. Вымершая, точно сразу опустелая площадь. И он палит почем зря, откуда, куда? Не понять... и самое страшное, что на голом месте — и только слышно: тиу-у-у-у! ти-у-у-у! Милиционер кричит: идите в щель. И тут подошел трамвай. …Народ — к трамваю! Милиционер и вожатый гнать народ от трамвая, чтоб не лезли, чуть не в рукопашную. …Опять ти-у-у-у! визжит в воздухе. Мы полегли, публика, и лежали долго. Потом стихло. Я — полукувырком пересекла парк Ленина наискосок, — все тихо? Вышла на М. Горького и тут, где ползком, где скачком добиралась до поликлиники, лишь бы милиционеры не загнали...

У Белозерских бань — снова визг в воздухе. Я так и припала на коленки и вползла в ворота. Где-то трахнуло очень близко, страшно загудело в ушах, в голове, подо мной будто дрогнуло что-то. Я сидела, прикорчившись, и еще 2 вползли за мной, тоже съежились у стенки двора. Прошло минут 10–12. А когда выползла потихоньку на улицу, вижу: едет мимо по улице скорая и летят бегом 3 дружинницы с сумками. Народ тоже поспешает, и кто-то говорит: и на Зверинскую бахнул, и на Воскова, и куда-то на Кронверкскую... Оказалось — за почтой. Были жертвы. Я, вся взмокшая от жары, добралась до поликлиники. Там на меня гавкнули, какая Вам комиссия, когда обстрел по 3 районам? Я посидела на скамейке, не сдвинуться с места. Сестрица меня угостила ландышем с валерьянкой. В 5 час. веч. только я была дома. Обстрел кончился в половину 5-­го, а начался в 11 ч. 15 мин. Какое глупое путешествие!

10 ч. веч. 20/VII

Сейчас нашла у себя книгу Ксении «Русские подвижники XIXвека». Ксения долго искала у себя эту книгу, а ее «зачитали» Цесоренко... Она и нашлась у них, в прихожей в стенном шкафу... Читаю жадно. Какие души!..

26/VII–1943, вечером

Кого посетит Бог тяжким испытанием, скорбью, лишением возлюбленного из близких, тот и невольно помолится всем сердцем и всем помышлением своим, всем умом своим. Следственно, источник молитвы у всякого есть, но отверзается он или постоянным углублением в себя, по учению Отцов, или мгновенно — Божиим Сверлом.

Слова оптинского старца Леонида…

Продолжение следует.

Первую, вторую  и третью , четвертую  и пятую главы дневника Веры Берхман читайте здесь.

Первую, вторую  и третью главы дневника Татьяны Великотной читайте здесь.

Биография

Вера Константиновна Берхман родилась 10 сентября 1888 г.

Она окончила в Петербурге Василеостровскую женскую гимназию, а в 1913 г. — ускоренные курсы сестер милосердия Общины сестер милосердия им. генерал-адъютанта М. П. фон Кауфмана Общества Красного Креста, основанные в 1900 г. по распоряжению императрицы Марии Федоровны.

С началом Первой мировой войны В. К. Берхман была командирована в лазарет для тяжелораненых Военно-санитарной организации великой княгини Марии Павловны. Судя по всему, усердие на этом поприще она проявила немалое, так как уже в январе 1915 г. была награждена нагрудной медалью на Анненской ленте за особые труды и усердие. Спустя всего месяц она была снова отмечена, на сей раз золотым наперсным крестом великой княгини, а в ноябре — Георгиевской медалью 4¬-й степени за то, что под сильным обстрелом 28 июля на станции Межиречье и 30 июля на станции Брест-Литовск, «подвергая свою жизнь опасности, оказывала помощь раненым». В декабре 1915 г. она получила еще одну награду — серебряную медаль на Владимирской ленте «За отличную усердную службу и труды».

Болезнь заставила Веру Константиновну в мае 1916 г. оставить службу военных медсестер. С 1917 г. она постоянно жила в Петрограде/Ленинграде на Малой Посадской ул., д. 17. Ежегодно 30 сентября, в день именин, в ее просторной комнате собирались родственники.

Сама Вера Константиновна работала медсестрой в различных учреждениях. Дольше всего она проработала в здравпункте при артели «Лесопильщик» (1932–1940 гг.). В течение последующих трех лет ей пришлось семь раз поменять место работы, как правило, по не зависящим от нее причинам. Великая Отечественная война застала ее на работе в поликлинике № 2 Василеостровского района. В марте 1942 г. она работала лекарским помощником на фабрике искусственных зубов, спустя три месяца была переведена в здравпункт фабрики имени Конкордии Самойловой, но проработала там немногим более месяца. Новым местом работы стал здравпункт завода им. Макса Гельца. Не прошло и четырех месяцев, как ей снова пришлось поменять место работы. В амбулатории на заводе «Линотип» она проработала 14 лет — до 1956 г.

Первая мировая война оказала колоссальное воздействие на Веру Константиновну. Церковь постепенно заняла в ее жизни основное место. Она стремилась не только не пропускать ни одной службы и педантично соблюдать посты: у нее возник огромный интерес к патристике, религиозной литературе вообще.

Вера Константиновна увлекалась театром, занималась сочинительством. До войны она написала своего рода хронику семьи Берхман. Сохранились и другие ее сочинения — «Последняя каша», «Россия неизвестная» и др.

Вера Константиновна скончалась 24 марта 1969 г. Ее похоронили на Шуваловском кладбище, в одной могиле с сестрой Татьяной Константиновной Великотной.

Дневники вошли в книгу «Записки оставшейся в живых: блокадные дневники Татьяны Великотной, Веры Берхман, Ирины Зеленской» (Спб., Лениздат), которая в настоящее время находится в типографии.

Книга подготовлена к печати (состав, статья, комментарии) сотрудниками Санкт Петербургского института истории РАН Александром Чистиковым и Александром Рупасовым при участии Алексея Великотного. Дневник Веры Берхман публикуется впервые.

Публикация подготовлена Наталией Соколовской.

Создание аудиоверсии было бы невозможным без коллектива редакции «Эха в Петербурге», осуществившего запись, обработку и монтаж материала.