Понести о себе правду

Это особенно понимаешь в Музее политической истории. Здесь чувствуешь себя внутри не прошедшего времени: его можно увидеть, услышать, прикоснуться к нему через экран монитора. Музейное пространство решено современно и точно, будь то залы, посвященные Февральской и Октябрьской революциям, ГУЛАГу, Гагарину, оттепели, строительству БАМа, перестройке или девяностым годам…

Метафоричность завораживает: вдруг замечаешь в простенке портрет Сталина, забранный тюремной решеткой. И непонятно, кто смотрит из-за решетки: мы, зрители, или он, генералиссимус.

По инициативе Даниила Гранина в Музее политической истории России при поддержке Северо-Западного отделения Российского исторического общества и Российского Государственного архива социально-политической истории прошел круглый стол "Рассекреченные материалы о блокаде".

Именно здесь были представлены архивные документы, имеющие интерес не только для научного сообщества, но и для всех, кто воспринимает отечественную историю как личное событие. Отмечая повышенный интерес к блокаде, Гранин сказал: "В чем тут дело? То ли в общей напряженной обстановке последнего времени, то ли потому, что мы все чувствуем, что не до конца известно то, что было в городе… Тема блокады и войны вокруг Ленинграда в последнее время приобрела общий интерес. Я чувствую это по переизданию "Блокадной книги", по звонкам, письмам, конференциям".

В преддверии знаменательной для страны даты 70-летия победы в Великой Отечественной войне некоторая ура-патриотическая истерия охватывает политиков, СМИ и ту часть общества, которая привыкла довольствоваться чувством общего величия вместо знания. Как будто знание, содержащееся в документах и мемуарной литературе, может умалить величие трагического народного подвига, частью которого является и ленинградская блокада.

Не так давно на блокадную тему высказался и господин Мединский: "…В ноги надо поклониться организаторам обороны и эвакуации из Ленинграда. Я вообще не представляю, как они это делали". Это затруднение понятно: представить то, что происходило вокруг Ленинграда и в самом городе, можно, изучая вопрос, обратившись, например, к документам, находящимся в открытом доступе в РГАСПИ, и даже оцифрованным.

О некоторых документах на круглом столе рассказывал директор архива Андрей Сорокин. Были озвучены (и показаны на экране) материалы из личных фондов Сталина, Жданова, Микояна, расшифровки переговоров Сталина по прямому проводу. Введение этих документов не только в научный, но и в общественный оборот поможет избежать односторонних трактовок и фальсификаций истории.

А из документов следует, что система управления страной оказалась не готовой к испытаниям первых месяцев войны и что "без той жесточайшей системы мобилизации с многочисленными репрессивными мерами по отношению к военным и гражданскому населению мобилизовать страну после тех летних и осенних поражений 1941 г. было бы невозможно" (А. Сорокин).

К войне были не готовы и солдаты, и командный состав. И Сталин все время высказывает раздражение: "Что за люди такие, не пойму. Откуда такая бездна пассивности…" Досадует: "У нас люди все еще не отучились от привычки расти как трава, не подводят итогов, не анализируют". Но чего, собственно говоря, ждал вождь от кадров, сломленных угодничеством, раболепием и страхом?

За отсутствием достаточного количества техники воевать приходилось тем, что было: людьми. "Не останавливаться ни перед какими жертвами", – приказывает Сталин. "Рубим живую силу", – констатирует Жданов. Командующему фронтом Хозину в декабре1941 г. Жданов пишет: "Надо произвести настоящую революцию в мозгах наступающих армий... и отучить людей от мысли, что все за них сделает дальняя артиллерия и авиация... Считаем, что в этом ключ наших успехов, тем более что снарядов и мин у нас почти нет".

Записка Жданова Сталину об окончании навигации на Ладожском озере. 1941 год (РГАСПИ)

В архиве Жданова сохранился агитационный материал: "Немец боится и не выдерживает русской штыковой атаки. Зная слабую сторону врага, быстрее переходи в штыковую атаку". Этот способ ведения войны перекликается с фрагментом из дневника политработника В. Ге (фонды Музея обороны и блокады Ленинграда): "Судьба меня определила в кавалерию... Мы дислоцировались на правом берегу Невы… Наш командир сразу поставил перед нами задачу: …формирование кавалерийских отрядов". И спустя время: "Нас так в бой и не направили. Враг подошел к стенам города, и кавалерия лишилась простора". А если бы "простор для кавалерии" остался? Конница – против танков?

О том, что происходило внутри осадного кольца, мы тоже можем узнавать из документов, к коим несомненно относятся и дневники.

17 сентября 1941 г. Ольга Берггольц записывает (архив О. Б. находится в РГАЛИ): "Аж руки опускаются от немого удивления – да как же допустили до всего этого... Кольцо вокруг Ленинграда почти неудержимо сжимается. Это называлось – "Мы готовы к войне". О, сволочи, авантюристы, безжалостные сволочи!" Берггольц, как и остальные ленинградцы, не знала, что блокада началась еще 8 сентября, ведь только через месяц сообщение о том, что "...гитлеровские полчища охватили город кольцом блокады", появилось в "Ленинградской правде". 20 ноября было последнее сокращение норм хлеба. До тех самых 125 граммов для иждивенцев. А в декабре началось "смертное время". Большая часть населения оставалась в городе.

Вопрос эвакуации и сейчас остается одним из самых болезненных. На "торможение дела эвакуации населения" Сталин указывал Жданову еще в середине лета 1941 г. Через полгода Жданова поучает Микоян: "Автотранспорт, идущий за продовольствием… мало используется для эвакуации из Ленинграда населения… Необходимо усилить эвакуацию…" Только 21января началась массовая эвакуация по ледовой дороге. "Боже мой, боже мой, я не знаю, чего во мне больше – ненависти к немцам или раздражения, бешеного, щемящего, смешанного с дикой жалостью, к нашему правительству", – фиксирует в дневнике Берггольц.

В январе от истощения умерли 101 868 человек, в феврале – 108 029. На круглом столе историк Никита Ломагин говорил о том, что экономическая сторона блокадной жизни совершенно не исследована, о том, что большие запасы продовольствия, созданные на восточном берегу, не были эффективно доставлены в город: "На всем протяжении движения к людям было такое количество дыр, начиная от перевозки через Ладожское озеро, затем распределения на складах".

Людей выкашивала неизвестная болезнь: алиментарная дистрофия. В марте Берггольц записывает: "Запрещено слово дистрофия. Смерть происходит от других причин, но не от голода!" А чуть ниже запись о том, что Жданов требует "прекратить посылку индивидуальных подарков организациями в Ленинград. Это, мол, "вызывает нехорошие политические последствия"". Через весь блокадный дневник Берггольц проходит мысль о пропасти между народом и государством, о том, как расходятся две жизни: настоящая и официальная.

Цифра блокадных жертв до сих пор окончательно не известна. В исторической литературе называют от 700 тыс. до 1,5 млн человек. Историк Юлия Кантор говорит о том, что всех жертв блокады сосчитать трудно, поскольку неизвестно, что происходило с эвакуированными в первые месяцы войны: "В документах люди теряются тысячами. И мы не знаем, статистические ли это погрешности или реальные люди".

…В преддверии великой даты 70-летия Победы будет звучать много общих громких фраз. Но не честнее ли по отношению к погибшим и выжившим вспомнить о том, что их жизнь, их гибель, их самоотверженный труд в блокадном городе, их желание хоронить близких по человеческим обычаям, которые так трудно было блюсти в то страшное время, – всё это урок, который мы не смогли пока осмыслить. Почти сорок лет назад Алесь Адамович, один из авторов "Блокадной книги", записал: "Урок Ленинграда для человечества, которое все еще живет "по закону" непосредственного опыта и не больше… Человек несчастен и оттого, что сам себя не знает. …Кто-то сказал: человек таков, насколько он способен, сколько может услышать о себе, понести правды". Так, может быть, пришло время "понести о себе правду"?

На круглом столе Андрей Сорокин говорил о необходимости "инструментального анализа" блокадного опыта, который "должен быть отрефлексирован и представлен обществу в полном, не усеченном виде". Для этого необходима широкая публикация архивных документов и дневников. Комментарии специалистов в обоих случаях обязательны ради полноты понимания блокадного знания.

Господин Мединский предложил кланяться в ноги руководству города. Поклониться, конечно, надо. Но не чиновникам, а народу, чья любовь к Отчизне "долготерпит, милосердствует, не ищет своего, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит".