Наталия Фиссон: "Сказанное – сбывается…"

И к ее жанру, к ее амплуа – у шутов, у клоунов возраста не бывает. Им, как любви, все возрасты покорны. А также все исторические времена.

В начале Наташиного сценического пути – студия Асисяя-Полунина. Затем она прошла курс речевой эстрады в ЛГИТМиКе. Затем – школу режиссуры у Г. А. Товстоногова. И наконец, обрела свое лицо и место в творческом пространстве товарищества "Комик-Трест". В некотором смысле пришла к тому, с чего начинала: поселилась в печально-веселом мире клоунады, буффонады, арлекинады…

Мы повидались с Наташей там, где все это рождается, появляется на свет – в репетиционном помещении "Комик-Треста". Свидетельницей нашего разговора была рыжая кошка по имени Брунгильда.

– А вы тоже всегда рыженькой были?

– Вообще-то я была блондинкой. В 1991-м мы делали спектакль "Чушь во фраке", и Миша Фирсов (ученик знаменитого парикмахера Анатолия Фарбера), когда я обрисовала ему свою героиню, быстро намешал краски и намазал мне голову. Я повернулась к зеркалу и обнаружила, что приобрела колорит крепкого коньяка. Явилась в таком обновленном виде домой, и Вадик Фиссон, увидевши это, кричал часа три. Но на репетиции, когда мы облачились во фраки, выяснилось, что образ получился идеальный. В самую точку. С тех пор приблизительно в этой гамме и существую.

– Вам нравится? Или такова творческая необходимость?

– В нашем северном городе, где солнышко вылезает в среднем 59 раз в году, оно помогает. Согревает. Как бы имитирует солнечные лучи. И радует это не только меня, но и окружающих: идешь рыжая, ярко одетая, излучаешь вдохновение, и все тебе улыбаются.

– Амплуа "солнечный зайчик"?

– Когда студенткой, в конце учебы в Театральном, я подалась на "Ленфильм", мне надо было там заполнять анкету. И в графе "амплуа" я начертала: "комическая старуха".

– Чего уж так?

– Еще в институте я себя ощутила актрисой характерной. Хотя случалось играть и героику. Кстати, в той же анкете были вопросы порядка вполне героического. Типа: "Служили ли вы в партизанских отрядах?"; "Участвовали ли в Великой Отечественной войне?"; "Какие награды имеете?"; "Из какого оружия стреляете?"; "Каким транспортом владеете?" Я решительно написала тогда, что вожу бронетранспортер, стреляю из автомата, а также из пистолетов "ТТ" и "УЗИ". И буквально в первом же моем фильме, "История одной провокации", мне пришлось стрелять именно из пистолета "ТТ". Я, конечно, дома с утюгом потренировалась, но на съемках отдача от пистолета выносила меня из кадра на полметра! Вообще же я заметила, что сказанное – сбывается.

– И с бронетранспортером?

– Первая машина, за руль которой я села, была еще круче, чем бронетранспортер: ЗИЛ 138-М, который в блокаду людей возил. Большой такой грузовик с кузовом из досок и с рулем огромного размера. А потом, в Германии, на съемках довелось мне водить и старый военный грузовик "Мерседес". Кстати о Германии… Есть у нас в "Комик-Тресте" такой спектакль: "Спам для фюрера", антивоенный и фантастический. Наши немецкие знакомые, журналисты, сказали, что это обязательно должны увидеть и у них. И мы отправились в Гамбург. Как оказалось, незадолго до наших гастролей был произведен специальный опрос гамбуржцев и ленинградцев: как "дети войны" воспринимали в свое время военную пропаганду? В фойе театра, где мы играли, была приготовлена огромная выставка этих высказываний и плакатов военной поры, советских и фашистских. Эти самые – понятно, очень пожилые уже – дети войны сидели у нас на спектакле в первых рядах. И молодежи было немало. У стариков слезы буквально лились ручьями. Потом они подходили к нам… В спектакле сильный финал: два ветерана (как бы последние, оставшиеся на Земле) встречаются 9 мая какого-то будущего года. Сначала они друг друга чуждаются, потом закуривают, выпивают… Потом прощают друг друга и – уходят вместе. А на экране в этот момент – футбольные фанаты, скинхеды… Сквозь примирение льется агрессия – уже сегодняшней молодежи. Новая волна агрессии…

– А ваша "Белая история" – про то, как правит в некой стране Старая Королева, алкоголичка и самодурка, как ее подсиживает взбалмошная Инфанта, – это ведь тоже совершеннейшая фантастика и при этом явная актуальность. Войны, мятежи…

– Эту "Белую историю" мы стали делать еще в 2000-м. И использовали там цветовую символику. Ну, понятно – зеленый цвет ассоциируется у людей, например, с исламистами, голубой – тоже с чем-то… А мы поиграли с рыжим. И доигрались – некоторое время спустя начались "оранжевые революции". То тут, то там…

– Эту "Белую историю" вы ведь и на Западе часто играете – там вашу символику прочитывают?

– Прочитывают, но, конечно, по-своему. Российские зрители говорили: "Все ясно: Старая Королева – Ельцин, Инфанта – Путин". В Германии, где, собственно, и состоялась премьера, публика обнаружила в спектакле намеки на австрийскую ситуацию – приход к власти правых: "У вас же там в сцене казни австрийский флаг! Красная полоска на флаге". Мы говорим: "Не красная – оранжевая". – "Ну все равно, все понятно! Мы же не дураки!" А в Италии решили, что когда наша Инфанта мямлит в микрофон и заикается, то это пародия на первую речь Берлускони. А еще мы играли этот спектакль в Эдинбурге, на фестивале "Фриндж". И там про всех других пишут, а про нас – ни слова. Мы спрашиваем нашего друга, профессора из Глазго: "Почему?" – "Да пресса не знает, что про вас писать. Все остальные существуют в рамках разумного, а вы… вы даже не намекаете, а просто говорите напрямую". Мы сильно удивились: "О чем мы говорим напрямую?" – "Об истории королевы Елизаветы и принцессы Дианы". – "Где у нас эта история?"– "Ну это же однозначно! И вы все эти семейные разборки прямо так и вываливаете. Вот пресса и примолкла".

– Как бы можно было определить жанровую доминанту вашего театра?

– Как-то на конференции "Золотой маски" журналисты тоже все допытывались, как называется жанр, в котором мы работаем. Встал Юрий Рост и, дымя своей трубкой, сказал: "Что ж тут непонятного? "Комик-Трест" – это и есть жанр".

– Что, по-вашему, для сегодняшних людей искусство в целом?

– Вы знаете, все в мире происходит волнообразно. Художник сегодня это чаще всего и не идеолог, и не учитель нравственности, как оно бывало в прежние исторические времена. Для кого-то искусство теперь – это просто дорогая игрушка. Для кого-то – способ отдохнуть. Но есть и всегда будут люди, для которых искусство есть насущная необходимость, моральная помощь...

– А ваши спектакли – что они делают со зрителем? Учат его? Развлекают? Или, может быть, иногда и агитируют?

– Они сделаны на таком спектральном, что ли, уровне. Если вы хотите просто развлечься, посмеяться и отдохнуть, вы это получите. Но если вы стремитесь к глубине, вы ее тоже у нас найдете. Конечно, чем богаче зрительские ассоциации, тем воздействие нашего спектакля сильней. Между прочим, нам всегда довольно сложно выступать в Китае или в Южной Корее.

– Почему?

– Там сознание зрительское не ассоциативное, а скорее медитативное. Там просто считывают историю. Впрямую. Хотят развлечения в чистом виде, вроде нашего "Нафталин Кабаре", например. "Белую историю" или "Спам для фюрера" они заказывают реже. А Европа – наоборот…

– Наташа, вы говорите прямо как ученый-психолог: "ассоциативное", "медитативное"…

– Я даже соответствующий диплом имею – датского Института гуманистической психологии. И работаю не только на сцене – еще я веду психологические тренинги. Есть тренинги для деловых людей, которые учатся быть убедительными в своей бизнес-практике. Есть стабилизирующие – для людей с повышенной тревожностью. Есть занятия для женщин, которые ищут свой имидж. А я им помогаю органично в этом образе жить, естественно двигаться.

– Вы – можете…

– У меня были лучшие в мире учителя по всем вопросам. Даже в жонглировании (хотя жонглирую я всего тремя шариками). Этому меня учил сам Фрэнсис Брюн, мировая звезда. Как-то мы встретились на гастролях в Германии – работали вместе в знаменитом шоу Pomp Duck and Circumstance. И он мне говорит: "Давно я в Берлине не выступал… Последний раз в 1934-м – с Марлен Дитрих". Я слушаю и думаю: "Боже мой, 34-й… Марлен Дитрих…" И этот человек мне показывает, как кидать шарики…