Юрий Кукин: «Я не певец, я трепло...»

- Юрий, в песне «Тридцать лет» у вас есть строчки: «А потом начинаешь спускаться, Каждый шаг осторожненько взвеся: Пятьдесят - это так же, как двадцать, Ну а семьдесят - так же, как десять...»
- Действительно, нету никакой разницы! Сейчас я окончательно впал в детство. Смотрю футбол, читаю детективы. А раньше читал книги и смотрел фильмы... Первую песню я написал в 14 лет - на музыку Дюка Эллингтона, но тогда я играл в джазе, а первую бардовскую - в «возрасте вершины», в 1963 году.
- Когда-то в песне «Романс» вы написали: «Человек из меня толковый не получится никогда». Прогноз оправдался?
- А это не прогноз! В конце песни идет повтор первого куплета: «Вы пришлите в красивом конверте Теплых слов шелестящий шелк, Ну а мне вы не верьте, не верьте - Я такой - я взял и ушел...» И эта фраза «Ну а мне вы не верьте, не верьте» - она же зачеркивает все, что было сказано раньше. Александр Галич сказал мне тогда: Юра, не надо повторять первый куплет! Надо спеть: «Человек из меня толковый не получится никогда!» И после этого рвать струны и заканчивать.
- В последнее время стало больше концертов авторской песни. Вы часто выступаете?
- Я сейчас вообще не выступаю. Возраст. К тому же у меня болит колено - старая спортивная травма. Я, конечно, хожу прихрамывая, но мне не хочется в таком виде появляться на сцене. Лечусь, думаю, к осени все пройдет. Но пока до сентября я отказался от всех концертов, поездок, хотя мне предлагали ехать выступать и в Америку, и в Германию. И здесь, конечно, очень много приглашений, но...
- Ваш юбилей прозвучал достаточно громко. А сами вы как его встретили?
- Сидел дома с женой, тещей, сестрой, двоюродной сестрой, сыном - вот и все. Можно сказать, что я неудачно родился - в середине июля, когда рядом нет никого из друзей и знакомых. Так было всю жизнь. Когда был ребенком - в этот день надо было ехать или в пионерский лагерь, или на дачу. Когда был студентом - все были на каникулах. Когда стал тренером по фигурному катанию, то у нас тогда не было летних катков, и опять вокруг меня никого не оказывалось. Поэтому я никогда не отмечал день рождения, особенно юбилеи. Ни сорок, ни пятьдесят, ни шестьдесят лет я в июле не праздновал. Правда, все эти юбилеи потом отмечала общественность, но это происходило уже осенью. Этот юбилей, наверное, будут отмечать тоже осенью - может быть, в ноябре.
- Общественность это уже запланировала?
- Это не моя забота. Поздравят - спасибо, не поздравят - ну и ладно. Я никаких усилий к этому не прилагаю. Если кто-то что-то организовывает, я говорю: согласен, только учтите, что я пальцем о палец для этого не ударю. Все делайте сами! А я приду, сяду и буду сидеть, как полагается на именинах. Потом выйду и спою, сколько прикажут. Вообще я не очень люблю праздники и на фестивали никогда не езжу. И в жюри отказываюсь участвовать.
- А как вы относитесь к песням, которые пишут и поют другие авторы?
- Я люблю только свои песни. Потому что над ними я старался. А когда слушаю чужие песни - я не могу писать сам. Сперва мне кажется, что эти песни лучше, чем мои. Потом часто выясняется, что они хуже, но уже сбили меня с панталыку. Я не читатель, я писатель, как тот чукча. У меня мозг должен быть свободен для своих песен. Поэтому я никогда не слушаю чужого и не вхожу в жюри. Да и как я буду оценивать, у кого из других бардов песни лучше? Хотя мне очень нравится Городницкий, он мой «предтеча». Олег Митяев мне нравится. Сергей Погорелов нравится за юмор.
- Александр Городницкий говорит, что вы очень добрый человек.
- Это неправда. Жена говорит, что я злой. Потому что я бардов не люблю. Когда они поют по радио или по телевизору - я их выключаю. Не люблю бардовские песни. Я люблю джаз. Мне, конечно, интересен был Галич, интересен был Высоцкий, я очень люблю Визбора. А так, в принципе, чем больше народу - тем хуже песни. Тут количество не перерастает в качество, наоборот. Вот потому и не езжу на фестивали. На Грушинском фестивале уже шесть лет не был, а если куда приезжал - всегда старался уйти подальше от того места, где поют.
- Что-то вы очень суровы.
- Я вам скажу фразой то ли Станислава Ежи Леца, то ли Ярослава Гашека, не помню точно. Это прямо про меня. «Я вообще-то человек очень порядочный, честный, добрый, я никогда не бил женщину по лицу, я никогда не обманывал друзей, я всегда вовремя отдавал долги, я никогда никуда не лез без очереди. Но у меня есть один малюсенький недостаток: я вру...»
- В ваших песнях живет множество разных героев - добрый волшебник, маленький гном, клоун, канатоходец, солдат Киплинга, старый сказочник... На кого из них вы больше всего похожи?
- На всех. Кроме маленького гнома, все мои герои - это я. Я един во многих лицах, я эгоцентричен, у меня культ личности, и я пишу все песни только про себя. Несколько песен, правда, написал по просьбам знакомых - скажем, «Ковбоя». А так ни про кого другого не пишу. У меня нет песен про родину, про Санкт-Петербург, у меня нет песен про кого-то другого. Солдат Киплинга - это я, добрый волшебник - это я, старый сказочник - тоже я. У меня вообще, если вы заметили, местоимение «я» встречается в песнях чаще всего.
- Это правило без исключений?
- Исключений мало. Есть несколько песен, которые кому-то посвящены, некоторые из них написаны после того, как эти люди ушли из жизни. Скажем, песню «Тридцать лет» я посвятил альпинисту Лёне Земляку, который когда-то мне наговорил эту тему, объяснил, что альпинизм - это поиски смысла, что альпинизм - удел тридцатилетних людей. Условно тридцатилетних - тех, кому от двадцати пяти до сорока, когда человек достигает вершины своей жизни. Потом он погиб, и песню, где я срифмовал мысли Лёни, я посвятил его памяти.
- К вашей песне «И хочешь не хочешь - иди» музыку написал Валентин Глазанов. Еще такие случаи были?
- Первая музыка к этой песне была моя, и она вошла в сборники. Но вы интересно говорите - «написал музыку». Я ведь композитор никакой, никогда музыку не «писал». Я нот не знаю, с детства их ненавижу. И на гитаре играть не умею - это все знают. Я играю только на трех тонких струнах и двух толстых, и даже не знаю, как они называются. У меня и голоса нет, и я всегда говорил, что нет надежды, что он когда-нибудь появится. Но мне когда-то объяснили, что если человек берет гитару, то чем хуже голос - тем лучше. Вот я и пою, как все нормальные люди, вполголоса, слегка только подыгрываю себе в двух тональностях, больше мне не надо.
- Это с вашим-то 46-летним музыкальным опытом?
- Я джазовый музыкант, там ноты не нужны. В джазе Петродворцового часового завода в 1946 году я играл на барабане. Там музыка свободная, никто не знает никаких нот. Поэтому я никогда не записывал ни текстов, ни нот. Я просто придумывал песни и про себя их напевал где угодно - хоть идя по улице, хоть в вагоне, хоть в самолете. И когда наутро я песню не помнил - значит, она плохая. А если вспомнил утром - значит, хорошая. Я ее пел, пел, потом она попадала кому-то на магнитофон, потом ее уже кто-то пел, делал нотную запись, она входила в сборники и становилась официально утвержденной моей песней, и я получал деньги за ее исполнение. За мою песню «За туманом» шли деньги из двадцати тысяч ресторанов страны! Ее много лет в ресторанах играли. А я никому песен своих в жизни не давал, их сами брали кто мог. Меня просили: дай ноты! А как я могу их дать? Я пел под гитару без всяких нот. И даже не столько пел, сколько рассказывал. У меня ведь аттестат не певца, а артиста разговорного жанра! Все думают, что я пою песни. Но на своих концертах я не пою, а рассказываю. Тем более что ни петь, ни играть, как я уже сказал, не умею. Я рассказчик, сопровождающий свои песни. На концерте девять десятых я разговариваю и только одну десятую - пою. Рассказываю про свои песни, про то, как я их написал, рассказываю про своих друзей, вспоминаю всякие смешные истории - и потом иллюстрирую все это одной маленькой песенкой. Мой обычный концерт - это двадцать песен. При этом песня «За туманом» занимает 50 секунд, «Говоришь, чтоб остался я» - 40 секунд. «Париж» - полторы минуты. Если я буду только петь, концерт займет двадцать минут. А он идет два с половиной часа. Я не певец, я трепло! Знаете, есть такое понятие - шансонье. Все думают, что шансонье - это человек, который поет песни. Но это неправда: шансонье - это человек, который ведет концерт, разговаривает, а поет только так, понемножку. Таким был Жорж Брассанс. Шарль Азнавур, Эдит Пиаф, Мирей Матье - они не шансонье, они артисты, певцы высокого класса. А шансонье - это человек, который треплется, как я...

Борис ВИШНЕВСКИЙ