Имена и свечи
8 сентября, в День памяти жертв блокады, горожане прочтут фамилии погибших ленинградцев.
Три года назад Юрий Вульф пригласил жильцов Конной, 10, прочесть имена тех, кто умер в его доме в блокаду. Тогда же был создан «Комитет 8 сентября» – журналисты, писатели, историки, музейные работники искали ответ на вопрос, что может объединить петербуржцев, кроме официальных возложений цветов к памятным местам, уроков мужества, концертов, выставок.
С тех пор Юрий Вульф написал книгу о блокадниках Конной, 10, и начал работу над Стеной Памяти на брандмауэре дома. А «Комитет 8 сентября» в лице историка Льва Лурье предложил горожанам искать имена тех, кто погиб в блокаду в их домах, и прочесть их 8 сентября. Был создан сайт «8 сентября. День памяти», который призван помочь в этом поиске.
По словам руководителя проекта Анастасии Принцевой, уже почти 30 организаций – Эрмитаж и Русский музей, Дом радио, Дом актера, Дом журналиста, Большая хоральная синагога, Российская национальная библиотека, Манеж, «Росфото», городские библиотеки, Музей актеров Самойловых, Музей Шаляпина и другие – готовы с полудня и до шести вечера 8 сентября читать имена погибших. Во дворах Капеллы, у театра «Балтийский дом», в Академической и Второй петербургской гимназиях, в саду Фонтанного дома – тоже будут звучать имена.
«Но частных инициатив пока мало, из жителей откликнулось всего несколько человек, – рассказывает Анастасия. – Мы не умеем скорбеть, стесняемся, не понимаем, как это сделать». Даже сотрудники некоторых учреждений, когда собирались присоединиться к акции, предлагали или «с детьми порепетировать, чтобы они цифру 900 выложили, шарики в небо запустили, или песен военных попеть».
Анастасия всем объясняла, что символика этого дня печальна и предельно проста – в полдень мы начинаем читать имена, отрывки из дневников, писем, стихи и зажигаем свечи в память о погибших.
Мне, как члену комитета и консультанту по поиску имен, позвонили только двое: женщина, которая хотела позвать на читку своих соседей в доме на Кронверкском, и пожилой петербуржец Борис Аронович, не назвавший свою фамилию. Сначала он сказал, что хотел бы внести в электронную Книгу Памяти имя своей грудной сестренки – она родилась в сентябре и прожила всего несколько месяцев. На просьбу рассказать о его семье, блокаде ответил, что это слишком тяжело. Но потом перезвонил и поделился воспоминанием о том, что его больше всего поразило весной 1942-го. Девятилетний Боря шел по улице Восстания и увидел толпу, окружившую женщину. Старуха не старуха, не разобрать, после той зимы многие выглядели старухами, была в каком-то старом салопе, покачивалась, медленно шла – это он запомнил. А рядом с ней еле передвигала лапы облезлая, худющая, как лезвие бритвы, собачка на поводке. И толпа молча смотрела на это чудо.
Борис Аронович поблагодарил, что я выслушала, попрощался. Через несколько минут позвонил опять: «А про нас – ну что про нас сказать? Жили как все остальные.
Отец был секретарем парткома на «Скороходе», а мы дома в буржуйке сожгли собрания сочинений Ленина и Сталина, и отец все время, пока был жив, просил никому никогда об этом не говорить».
«Господи, спаси нас (…) Мы погибаем. Но Его величие так же неумолимо, как непреклонна советская власть. Ей, имеющей 150 миллионов, не так важно потерять 3 (…) Холодной рукой, коченеющей я пишу это. Дней десять тому назад, утром, я почувствовал холод в теле; это не был холод тела, потому что в комнате еще было тепло; это был первый приступ смерти. Брошенные и голодные, мы живем в этом ледяном городе», – записал в дневнике 13 декабря 1941 года ответственный квартиросъемщик квартиры № 44 в южном флигеле Шереметевского дворца – Фонтанном доме искусствовед Николай Пунин. Ахматова уже в эвакуации, Пунину с семьей еще предстоял в 1942 году путь через Ладогу из блокадного города.
Соседи Пунина и Ахматовой по коммунальной квартире – семья рабочих Смирновых – выживут не все: погибнут подросток Валя и отец семейства Евгений. В саду Фонтанного дома прозвучат и их имена, а также имена тех, кто погиб в ближайших домах по Литейному проспекту, набережной Фонтанки.
Жительницы блокадного Ленинграда
набирают кипяток во время нахождения
в бомбоубежище. 1942 г.
Нина Ивановна Попова, директор Музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме, говорит, что для нее лично 8 сентября – день памяти о родителях, сестре мамы, которая всю блокаду прожила в городе, работала на «Красной Заре» в штамповочном цеху, жила там сутками, редко приходя в промерзлую комнату коммунальной квартиры с выбитыми стеклами. «Тетя Маруся никогда ничего не рассказывала о блокаде, у нее не было сил облечь это в слова, – говорит Нина Ивановна. – Я только потом, много лет спустя поняла это: ее молчание было потребностью самосохранения, когда начиналась блокада, никто в городе не представлял, на что обрекает их судьба».
Нине Ивановне было полгода, когда ее с мамой, бабушкой и старшим братом эвакуировали в середине ноября 1941-го. Она блокады не помнит, но помнит рассказ брата, который был старше на девять лет. Незадолго до эвакуации он видел из окна жуткую сцену – уже был голод, по улице шла лошадь, запряженная в телегу, слабая уже. Она упала. И откуда-то набежали люди и разорвали живую лошадь. «Это убийство живого существа голодными людьми, эти куски мяса – для брата это запечатлелось на всю жизнь и стало его персональным адом блокады».
Анатолий Разумов говорит, что к нему приходят и приходят письма – каждую неделю присылают имена, документы, фотографии: «Я понял, что мы готовим к 35 томам блокадной Книги Памяти, изданной Комитетом по соцполитике, еще один, 36-й том. Туда войдут вновь выявленные имена погибших. Надо, чтобы в новом томе были и имена умерших в блокаду в ленинградских тюрьмах – как Даниил Хармс, умерших в госпиталях солдат».
P. S. До 8 сентября осталось не так много времени, Анастасия Принцева напоминает, что проекту нужны волонтеры – сейчас их 35 человек, а надо около восьмидесяти. Подробности на сайте.