Нет спасения от страха и отчаяния

Брехт закончил «Страх и отчаяние в Третьей империи» в 1938 году, уже в эмиграции. Писал он по горячим следам, используя сообщения газет, свидетельства очевидцев о том, как Германия погружается в массовую подозрительность, в доносительство, как нация сходит с ума. В пьесе нет единого сюжета, но разрозненные эпизоды создают зловещую картину нацизма, который, по словам исследователя творчества Брехта Эрнста Шумахера, «с ног на голову ставит традиционные нормы морали, превращает правосудие в фарс».

Впервые пьесу показали в Париже еще до начала Второй мировой войны, в 1938 году, даже до публикации брехтовского текста. В СССР 14 сцен спектакля перевели на русский язык в 1941-м, а в 1942-м Всеволод Пудовкин и Юрий Тарич сняли художественный фильм «Убийцы выходят на дорогу», но в СССР его так и не показали: власти углядели аллюзии со сталинским режимом. В Германии постановка впервые увидела свет в 1948 году.

…В мае этого года Лев Додин на сцене Малого драматического поставил «Страх, Любовь, Отчаяние» – по двум пьесам Брехта – «Разговоры беженцев» и «Страх и отчаяние в Третьей империи».

И вот теперь постановка Интерьерного театра.

Режиссер Николай Беляк выбрал шесть из 24 эпизодов. Начинается все с пролога, где на фоне немецкой хроники и музыки времен Третьего Рейха звучит современное стихотворение «Держава» Юрия Нестеренко – российского кибернетика, поэта и политэмигранта. Стихотворение «Держава», написанное в 2008 году:

Ах какая была держава!
Ах какие в ней люди были!
Как торжественно-величаво
Звуки гимна над миром плыли!
Ах как были открыты лица,
Как наполнены светом взгляды!
Как красива была столица!
Как величественны парады!
Проходя триумфальным маршем,
Безупречно красивым строем,
Молодежь присягала старшим,
Закаленным в боях героям.
Не деляги и прохиндеи
Попадали у нас в кумиры...
Ибо в людях жила идея!
Жажда быть в авангарде мира!..

Стихотворение, заканчивающееся тем, что над ностальгирующими по «великой державе» в свое время алели флаги «с черной свастикой в белом круге», задает тон спектаклю. Слишком много параллелей, слишком явна угроза того, что нация сходит с ума, что доносы и недоверие, пропаганда и двоемыслие – это то, что сейчас разъедает нас, уже в другом веке и в другой стране происходят процессы, похожие на те, которые привели Германию к катастрофе.

…Вот штурмовики приходят с акцией «Зимняя помощь» к бедной старухе, и бабка униженно благодарит, а заодно проговаривается, что муж дочери что-то там не то сказал. Штурмовики, почуяв добычу, идут по следу.

…Вот соседи – муж и жена, охваченные страхом, прислушиваются, как по лестнице нацисты волокут избитого соседа. Муж и жена боятся, но уже положили глаз на соседскую куртку: человек все равно пропал, а куртка пригодится – «мы ж люди небогатые».

…Вот дочка выпрашивает у матери два пфеннига, чтобы поехать в деревню: гитлерюгенд устраивает летний лагерь, и там можно нормально поесть.

…Вот вернувшийся из лагеря человек видит, что его прежние соратники ему не доверяют, и ему больше некуда идти.

---

Два последних эпизода – «Меловой крест» и «Донос» – о том, что страх победил, что нет спасения ни в любви, ни в семье, что нет никакой внутренней силы, которая способна остановить деградацию нации.

---

«Строги мы только в одном – когда дело касается образа мыслей», – вальяжно говорит штурмовик Тео безработному Францу. «И какой сейчас может быть образ мыслей?» – спрашивает тот. «Самый правильный», – отвечает штурмовик.

Спектакль завершается хроникой краха – разрушенных городов и побежденных людей. Но это не самый финал. Внезапно на экране появляются лица наших современников, тех, кто уже отсидел или еще сидит: Мохнаткина, Ходорковского, Серебренникова, Дадина. Это неожиданно и выбивает из колеи. Хочется успокоить себя: все не так скверно, это гипербола, у нас другое будущее. Но этот последний шртих, казалось бы, совсем не к месту, слишком прямолинейный, слишком в лоб, заставляет долго и неприятно думать о том, что если предать политзэков «встающей с колен» империи, то хорошего завтра может и не быть вовсе.