Беспощадный. Осмысленный
В России случались и полезные бунты. Правда, судьбе их зачинщиков не позавидуешь, но уцелевшее большинство оказывалось в выигрыше.
Соль и медь
Протесты 26 марта среди прочего породили любопытную дискуссию. «Назовите хоть одно восстание в России, которое закончилось хорошо?» – спросила охранительная дама в фейсбуке. Скоро выяснилось, что кроме 1917 года и перестройки она знает только Стеньку Разина, Емельку Пугачева да еще попа Гапона.
Если исходить из этих историй, то русский бунт и беспощаден, и бессмыслен. Пугачевщина, породившая известный пушкинский афоризм, привела не к облегчению крестьянской жизни, а лишь к административной реформе, упростившей подавление бунтов. Но в русской истории найдутся не столь однозначные протестные сюжеты. Бунтари иногда своего добивались.
Два классических примера из царствования Алексея Михайловича, отца Петра Великого. В 1648 году царь был юн, развлекался охотой, а править предоставил бывшему воспитателю, боярину Борису Морозову, дяде той самой боярыни. Морозов родню не обижал, а вот остальной народ обижал, и даже очень. Например, четырехкратно увеличил налог на соль – единственный внесезонный консервант. В переводе на наши реалии это если бы правительство ввело налог в 3–4 МРОТа на эксплуатацию домашнего холодильника.
Подобно любому «Платону», все делалось ради народа: одновременно убрали несколько прямых налогов и ввели мораторий на выбивание недоимок.
Народ заботу не оценил. Когда в Кремле поняли, что скоро наступит экономический коллапс, пошлину снизили и вернулись к выколачиванию недоимок. Бунт начался по инерции. Сперва была нижайшая попытка вручить царю челобитную, за ней последовала расправа над челобитчиками, как результат - восстание, с требованием созвать Земский собор и вручить им голову Морозова. Некоторые бунтари поплатились за это головой, но Морозов отошел от власти, налог на соль отменили и даже созвали Собор.
Медный бунт, случившийся в 1662 году, был еще трагичней Соляного. К тому времени царь уже правил сам, но страну измотала бесконечная война с Польшей. Она требовала денег, своего серебра в России тогда не добывали, правительство пошло на «гениальную» реформу: собирать налоги серебром, а жалованье платить медными деньгами, по курсу серебряных. Как нетрудно догадаться, «медные сребреники» обесценились и уже скоро шли по курсу 8:1 к серебряной монете. 25 июля в Москве появились прокламации, в которых бояре обвинялись в воровстве и измене. Стихийная толпа двинулась в пригородную царскую резиденцию – Коломенское.
Царь визита не ждал и был вынужден лично общаться с многотысячной делегацией. Успокоенный народ повернул было в Москву, но тут подоспело еще более агрессивное подкрепление и толпа пошла обратно, требуя отдать бояр на расправу. Бунтарей разогнали, часть убили на месте, часть казнили. В Москве были взяты образцы почерка у всех грамотеев, но автора прокламации так и не нашли. Советские историки любили живописать подробности царской расправы. Не все упоминали, что разгневанные демонстранты своего добились: правительство прекратило опасный монетарный эксперимент.
Если же взять советский школьный учебник, то главный протест времен Алексея Михайловича – бунт Стеньки Разина. Вот он действительно ничего не достиг.
Против императорского колхоза
Другой пример бунта с полезными последствиями – уже из императорской России. Он возник из-за одного из самых сумасбродных проектов русской истории – военных поселений Александра I. Император захотел, чтобы казна несла меньше расходов, солдаты сеяли хлеб, а крестьяне стали солдатами. Когда приближенные узнали подробности, будущий исполнитель Аракчеев встал перед царем на колени, умоляя отменить приказ. Любой человек, хоть немного знающий реальность, понимал, что идея военной коммуны – разрыв негласного договора между русским крестьянином и начальством: неважно, царским или барским управляющим. Мужик исполнял барщину или казенные работы, платил оброк, после чего мог делать что хотел: пить, лежать на печи, копить деньги на выкуп и переход в купецкое сословие. Военное поселение представлялось невиданным и беспросветным рабством.
Но Александр Павлович был упрям, и поселения ввели. Был создан синтез советского колхоза с маоистской коммуной, в которой регламентировались трудовые обязанности, распорядок дня поселян, браки и ужины. Все мальчики с рождения зачислялись в полки. Строились «связи» – казармы-коммуналки на четыре семейства. Немедленный бунт не возник потому, что эксперимент провели лишь в трех губерниях.
В 1831 году Гренадерский корпус, расквартированный в новгородских поселениях, ушел подавлять польский мятеж, и территория осталась без регулярных войск. Тут приключилась холера, по поселениям разнесся слух, что доктора травят народ, и началось возмущение. Убивали не столько медиков, сколько офицеров и генералов, около ста человек. Само подавление прошло бескровно, но по приговорам военного суда от телесных наказаний погибло полтораста бунтовщиков.
Николай I побывал на месте события и понял, что холера лишь повод. В то время он еще не закоснел в самоуверенности, как позже, перед Крымской войной. Поэтому решил «распустить колхоз». Сам термин «военное поселение» остался, но его жители по статусу приблизились к казенным крестьянам. Детей в солдаты поголовно не забирали, а мужики сами решали, когда сеять хлеб и когда садиться ужинать.
Дореволюционная Россия на протяжении столетий выглядела оплотом стабильности не только из-за власти «на штыках и казачьих нагайках», но и потому, что цари, несмотря на все свое самодурство, благодаря тем же бунтам чувствовали, что подданные вытерпят, а что – нет. Крах случился, когда понимание прошло.
Сегодняшние времена гуманнее, но, судя по реакции власти на протесты и нежелание понять их причины, смягчение нравов дополнилось размягчением интеллекта.